Детство в тылу.

Военные годы … Тяжелое время. Мы привыкли думать, что было трудно и страшно только на фронте, но это не так. В тылу люди тоже пережили много сложностей, насмотрелись на ужасы войны и преодолели множество препятствий.

Мне удалось поговорить с очевидцами, с людьми, которые прошли огонь, воду и медные трубы. С людьми, которые не по наслышке знают о том, какие условия были в это тяжелое для страны время. Это бабушка и дедушка моего хорошего друга - Нехорошков Ю.А. и Нехорошкова Р. А.

Юрий Алексеевич в детстве жил в одной из деревень Алексеевского района. Мать его работала на поле, но, несмотря на это, кушать в доме всегда было нечего. Поэтому родители посылали своих детей собирать гнилую картошку, а летом, если была возможность—щавель. Были и небольшие фермы, куда дети тайком бегали собирать яйца. Однажды, Юрия Алексеевича мать послала принести немного яиц. Он набрал их в подол рубахи, торопился, бежал и разбил. Яйца упали в песок, и из-за того, что время то было очень голодное, он начал есть их сырыми прямо с земли. Зная, что это была единственная пища для семьи, он боялся вернуться домой и пришел только поздней ночью. На вопросы матери, где он был, он ответил, что яиц он не нашел, и не хотел возвращаться с пустыми руками.

После войны, Юрия Алексеевича отправили в Казань работать на 22 завод, где на тот момент работали плененные немцы.

Другая история о бабушке, Раисе Александровне. Ее семья жила в Подмосковье. Мать так же работала на поле, как и многие женщины во время войны. Маленькую Раю тоже отправляли кровью и потом добывать пищу. И это не пустые слова. Однажды, Раиса Александровна пошла в поле, чтобы собрать не проросшие колоски пшеницы. Это запрещалось, потому что поле принадлежало колхозу и находилось в государственном пользовании. Пока она собирала, подъехали верхом на конях комиссары и начали избивать девочку кнутами. Били до той степени, пока она не потеряла сознание. Пришла Раиса Александровна в чувства только дома. Мать мазала ей спину сметаной, чтобы раны быстрее затягивались, но шрамы и следы от побоев остались у нее на всю жизнь.

После войны ее семья переехала в Казань, здесь то они и нашли друг друга с Юрием Алексеевичем.

Сейчас Раиса Александровна и Юрий Алексеевич с ужасом вспоминают то время. Было очень тяжело, на фронте хуже.

Мы должны помнить и понимать, какой ценой досталась нам эта победа, эта жизнь. И мы просто обязаны чаще вспоминать наших дорогих и уважаемых стариков и стараться помогать им всем, что в наших силах.

Арина Штин

Ребенок войны.

Эта история жизни, представленная ниже, к которой невозможно относиться равнодушно. Великая Отечественная война изменила судьбы многих. Однако самыми беззащитными перед ней были дети. Напротив меня за маленьким столиком сидит приятная аккуратная пожилая женщина. Её зовут Вера Алексеевна Мигунова. Ей тяжело вспоминать самые тяжелые годы своей жизни, но она сразу сказала, что никогда не отказывается выступать перед людьми, особенно молодыми. Вера Алексеевна искренне желает, чтобы молодежь знала свою историю и гордилась подвигом своих предков.

Итак…

… Мне было 9 лет, когда началась война. Я успела закончить первый класс. Наша семья жила в Ленинграде. В то время отец работал на заводе по приводу судов в строй, и по брони нас оставили в городе. Но отца вскоре забрали следующей же партией, и больше нам несуждено было с ним встретиться. Мама находилась в родильном доме, когда началась эвакуация. Весь медицинский персонал покинул его, и роженицам ничего не оставалось как самим принимать роды друг у друга. Тогда родился мой братик Славик.

Эвакуация шла по Новоладожскому каналу, но мы не успели убежать. У нас был свой дом, и около него мы выкопали две ямы, куда спрятали самые необходимые вещи. Среди них была соль и керосин, они ценились на вес золота.

Я помню тетю Иру с сыном Шуриком, так впятером мы и спасались день за днем. У мамы был паралич, и, погрузив ее в телегу, мы укрылись в землянке. У нас была коза Зойка, и мы всегда наблюдали за ней, ведь животное чувствовало, когда рядом была опасность.

Немцы постоянно прочесывали округу, и главной задачей было не попасться им на глаза. Но было еще одно обстоятельство, которое всегда беспокоило наших мам – это голод. Есть было нечего, а с тремя детьми ситуация оказывалась очень серьезной. Даже сейчас я могу сказать, что самая вкусная еда – это лошадиное мясо, на тот момент оно было настоящим лакомством. Лошадь валили, закапывали ее в землю, чтобы мясо не разлагалось, затем его солили и отваривали. Этот вкус я помню до сих пор.

Однажды, когда еды не осталось совсем, мама и тетя Ира выкопали керосин из той самой ямы, которая была во дворе нашего дома. Они ушли за три километра на окраину города, там был дом, где хозяева обменивали пищу на особо ценные вещи. В доме гуляли немцы, и рядом с ними веселились наши русские девушки. Я не могу их обвинять в этом, ведь каждый хотел остаться в живых. За трехлитровый бутыль с керосином хозяйка вынесла нам мертвого котенка! Я слышала, что за такую кошку делец мог получить даже целую дачу. Как известно, ленинградцы из-за жуткого голода питались домашними животными, а иногда дело доходило и до каннибализма.

В январе 42-го нас все-таки нашли. Немцы извлекли меня и моих родных из ямы, которая на долгое время стала нашим прибежищем, и погнали пешком. Зима была лютая. Затем подогнали сани для того, чтобы погрузить туда младенцев. Детишек разложили ножками к середине, а головки их высовывались с краев саней. Я взялась за оглоблю и держала Славика с Шуриком, чтобы они не выпали по пути. На удивление, никто меня не согнал оттуда. Нам выдали паек хлебом, он пах сосной и был таким вкусным!

В конце пути мы были в каком-то дворе, где немцы разгрузили сани, выбросив из них младенцев. Я схватила детей и кинулась искать маму. Ночью я ее нашла. Мама подкупила одного старика, и он сделал нам сани. Они были из грубо прилаженных досок и с неровной поверхностью. Мы сбежали в лес и шли по нему долго.

И вот мы уже в Псковской области. Как-то нас пустила в дом женщина, она наварила много киселя. Вот это был пир! Матери пытались накормить детей побольше, и это было роковой ошибкой: через 3 дня умер Славик, а через неделю – Шурик.

Но все-таки немцы нас поймали. На станции Тосна (Ленинградская область) нас погрузили в телячьи вагоны, огражденные колючей проволокой. Был жуткий мороз.

Летом мы проезжали Литву. За окном виднелись прекраснейшие вишневые сады, которые все были в цвету. Казалось, что природа жила отдельной жизнью, непохожей на нашу.

В Эстонии в городе Пярну нас разбудили ночью и погрузили на корабль. Мы плыли трое суток. Люди валялись на палубе, шуметь не разрешалось, иначе можно было получить прикладом по голове. Пленники стояли в очередях для того, чтобы получить хоть немного воды или пайка.

После этого всех рассортировали по лагерям и опять погрузили на корабль. Нас с матерью не разлучили, и путь наш лежал в концентрационный лагерь Дахау.

Затем мы снова ехали по железной дороге. Это была осень уже в Германии. Я не перестаю удивляться, какую же восхитительную природу мы видели за окнами, и что за люди жили в этой стране! Мы могли протянуть руку к яблоням, росшим вдоль полотна, и сорвать заветное яблоко, но немцы сразу предупредили, что за один плод они сразу будут стрелять в голову.

Вообще в каждый лагерь всегда вели пешком. Дахау считался одним из самых ужасных концлагерей, там над заключенными проводились медицинские опыты, там фашистские ученые «делали вклад» в науку.

Когда мы пришли к нему, было уже темно. Убежать из него было совершенно невозможно: во-первых, лагерь был окружен рвом и, во-вторых, к нему вел мост, по всей длине которого была перетянута проволока под высоким напряжением, и в середине этого моста находились бетонированные ворота.

Как сейчас вспомню, опыты проводились в лабораторном блоке №5, и на детском бараке испытывались действия отравляющих веществ. Происходило это так: выставляли двенадцатилитровые конки, в которых нужно было мочить тряпки, затем дети прикладывали их на лицо. Среди нас было несколько взрослых женщин, включая мою маму и санитарку, ее звали Маша и у нее тоже был сынок Миша. Они пытались следить, чтобы ребенок не вздохнул слишком много этого отравляющего вещества, но все же к концу не осталось никого из малышей младшего возраста.

Каждый день рано нас выгоняли на перекличку. Мой номер был 349. Тут же немцы наказывали провинившихся, жестоко избивали пленников у всех на глазах, это было главным условием, допрашивали, заставляли выдать своих.

Часто люди, не выдерживая жутких мучений, сами кидались на проволоку, через которую проходил ток, чтобы навсегда закончить невыносимые муки.

Затем последовал лагерь Блютенринг, он был вроде перевалочного пункта, там я находилась месяц.

Следующим был лагерь Фрейнман. Здесь было много украинской молодежи, каждый день их гоняли выполнять тяжелейшую работу. Если в Дахау никто никогда не покидал территорию лагеря, то во Фрейнмане за его пределы все же выбраться было можно. В таких лагерях обычно не было проволок под напряжением.

Ежедневно мы, остававшиеся в лагере, подметали территорию, чистили картошку, один раз ходили к бауэру (немецкий крестьянин) за молоком.

Помню, одного полицая, который все время бил по левому виску. С тех пор у меня невыносимые головные боли, и до сих пор он часто мне снится.

Еще здесь же была фюрерша, у нее была просто огромная собака. Эта женщина отличалась жестокостью. Ее собака могла запросто загрызть человека.

Наверное, здесь проявился мой темперамент. В Дахау среди нас была учительница немецкого языка, еще тогда она научила меня глагольным формам. Эти зачатки немецкого пригодились мне тут. Мы делали подкоп под ограждением, закрывали его дерном, и я бегала прямо в город, так как одна знала язык. Забегая в дом, я звонила сразу в четыре квартиры и просила у открывавших дверь женщин немного хлеба. Они недоумевали, когда меня видели, и особенно их удивляла моя просьба, ведь в Германии голодающих не было! Первое время они давали хлеб целыми буханками, а затем по пару кусочков. Иногда мне доставались серые кофточки, а однажды дали пальто! А как-то, в очередной раз сбежав из лагеря, я увидела целую гору картошки, и рядом с ней стоял бауэр. Я попросила у него немного картошки, и, засмеявшись, он разрешил мне взять ее столько, сколько смогу унести.

Вообще, узников Гитлер кормил капустой-кольраби. Она росла целыми плантациями. Ели из однотипных железных мисок. Кажется, в Германии была фабрика по выпуску такой посуды.

Освобождали нас американцы. Когда они пришли в лагерь, то задали вопрос: «Кто вас обижал?» Мы указали на того самого полицая и фюрершу. Женщину не тронули, так как у нее было четверо детей.

Когда кончилась война, мы наконец-то почувствовали себя людьми.

Мюнхен освободили уже 28 апреля, но нас держали долго. В августе нас погрузили в машины, и в Бреславле американцы передали в руки наших. Здесь каждому дали направление. Мне предстояло прибыть в Казань, на родину моей семьи.

Хоть до войны я закончила только первый класс, в Казани сразу поступила в четвертый и закончила на все пятерки. Мне было 13 лет.

В университеты бывших узников немецких лагерей не принимали, но выбросив из жизни годы войны, я все же стала студенткой. Правда и тогда нельзя было терять бдительность, потому что в каждой группе были так называемые подсадные утки, которые доносили на сокурсников в соответствующие инстанции. Кроме того, я отучилась на спецкафедре и стала офицером запаса по военному переводу, так мне хотелось отомстить за те страшные годы.

Я считаю, что со знаком минус великих людей не бывает, и уж точно Гитлера к числу таковых не причислишь. На каждый праздник Дня Победы я никогда не отказываюсь рассказывать свою историю, я хочу, чтобы молодежь знала о том невероятно тяжелом времени, когда наша жизнь изменилась.

Мы проговорили с Верой Алексеевной в ее светлой и опрятной кухоньке больше двух часов, но это время пролетело совсем незаметно. Ее детство непохоже на наше, такое благополучное и беспечное. Несмотря на свое прошлое, которое не пожелаешь ни одному человеку, она не считает себя несчастной. Оно сделало ее только сильнее, и теперь каждый миг жизни без войны приносит радость. От таких прекрасных душой людей мир вокруг тебя становится чуточку добрее.

Ильзира Сабирова

ДЕТСКИЕ СИЛЫ ВО ИМЯ ПОБЕДЫ

Героями были не только те, кто воевал, кто рисковал своей жизнью, защищая страну. Героями были и те, кто подпитывал силы бойцов своим самоотверженным трудом, обеспечивая фронт техникой, пищей и одеждой. А еще большие герои – дети войны, трудившиеся наравне со взрослыми. Дети, у которых детства то и не было. Не было беззаботности, веселья, смеха. А был тяжелый труд с утра и до ночи во имя Победы.

Села и деревни Татарстана поставляли на фронт практически весь свой урожай. Приходилось лишать пищи себя и своих детей для того, чтобы у солдат были силы бороться дальше.

Слушая рассказы моей бабушки о военном времени, я удивляюсь, каким же сильным может быть человек! Даже если этот человек – семилетний ребенок. Именно их силами, и силами женщин и стариков села не оставляли голодными солдат. Им на подмогу не осталось даже лошадей. Только тощие коровы, которым приходилось тащить плуг и давать молоко.

Женщины с детьми работали с утра до ночи на полях, те же, у которых детей не было направлялись рубить лес и выкапывать окопы. Поначалу моя бабушка оставалась дома с годовалой сестренкой, но вскоре малышка умерла от скарлатины. Тогда у женщин не было времени заботиться о своих детях, ведь все силы они оставляли трудясь на благо фронта.

Всю пищу отправляли для армии, а сами питались чем попадется. Так, крапива и другие растения, сорняки многих спасли от голодной смерти. Собирали с полей те редкие колосья с зернами, что остались после сбора урожая. Их мололи дома, чтобы получить хоть немного муки. Картофельные лепешки были основной пищей, хоть зачастую это была подгнившая картошка, которую не забрали для фронта.

Когда война дошла до Сталинграда, в деревнях ввели усиленный режим безопасности: было запрещено включать свет по ночам, створки окон должны были быть закрыты, каждую ночь назначались сторожа, которыми обычно были дети. Бабушка вспоминает как бешено стучало сердце, когда над деревней пролетал фашистский бомбардировщик.

Но даже тогда не прекращалась работа школ. Не было тетрадей, поэтому писали на полях книг. Помещение школы не отапливалось достаточно хорошо, обувь у всех была из дерева, и одежда какая придется. Но все же обучение продолжалось.

Но, оказывается, школьный аттестат приносит не только пользу. Недавно увидела обращение одного пенсионера к Президенту РФ, в котором он просит добавить к его трудовому стажу годы войны. Тогда ему было 10 лет, и он, как и все, трудился на полях и лесах родной деревни. Однако, ему заявили, что у него есть аттестат, следовательно, во время войны он не работал, а только учился. Кроме того, по закону, дети до 14 лет не должны были работать. Такая горечь и обида звучит в его словах: «Наше поколение тоже отдавало Отечеству свое детство, молодость и заслуживает внимание к себе. Когда наш труд нужен был фронту и стране, о нашем возрасте не спрашивали, только нужны были наши рабочие руки, так как хозяйство испытывало дефицит рабочей силы. От тяжелого физического труда мы подорвали свое детское здоровье. Многих уже нет в живых. И сейчас говорить, что мы только учились в годы войны, а не работали – величайшая неправда».

Поколению наших бабушек и дедушек досталась нелегкая судьба. Мы часто мечтаем о том, чтобы вернуться в детство, такое радостное и беззаботное. Но мечтают ли об этом они – дети войны? В наших силах подарить им эту радость сейчас. Ведь говорят же, что старики – те же дети. Почаще их навещать, помочь по хозяйству, окружить вниманием и заботой, - и они будут счастливы.

Лилия РИЗВАНОВА.